Зима 2000 года. Страшно холодная и суровая. Морозы установились в ноябре и держались по февраль месяц. Синоптики говорят, это сибирский антициклон, обычное явление. Но что-то не припомнят старожилы подобного постоянства, когда на обширнейшей территории, от Енисея до Амура, температура держалась минус сорок на юге и за пятьдесят на севере. Морозные туманы парализовали повседневную жизнь. В городах и поселках лопались трубы теплотрасс, прекращались работы на воздухе. Поезда, даже днем, ходили с включенными прожекторами. Иногда, ни с того, ни с сего поднимался ветер, пробрасывало колючим снегом и становилось вовсе невмоготу.

   Был случай, когда товарный поезд остановился перед входом в знаменитый Даванский тоннель на БАМе. Ураганный ветер, рвущийся из этой "трубы", спрессованный в тугой пучок и разогнавшийся как нейтрино в синхрофазотроне, остановил поезд. Мощные электродвигатели сильнейшего электровоза в мире не смогли перебороть стихию... А люди? Люди работали. Как известно, не выдерживает металл, а наши люди все выдержат. Жизнь продолжалась.

   И вот однажды, в середине февраля, отдаленная бамовская станция Таксимо была разбужена от зимней стужи десантом веселых, оптимистически настроенных людей в разноцветных пуховках. Это приехали туристы со всей России. Третий год подряд в Прибайкальских горах проводится лыжный семинар, когда люди (есть такие люди - туристами называются) уходят в горы, оставляя на продолжительное время уют и налаженную жизнь своих городов, для того, чтобы быть ближе к природе, навстречу приключениям и опасностям, презирая робкие возражения близких... Зачем? Куда?

   А затем, чтобы испытать себя и утвердиться в понимании того, что человек - это высшее создание Бога на Земле, и он может преодолеть те препятствия, которые создатель воздвиг на пути его. А туда, где трудней, где не бывал никто до тебя и в то время, когда жизнь везде замирает. В холод и ветер. Ведь пройдет совсем немного времени, и опять наступит жара, и люди будут просить Бога послать дождя или прохлады. Как хорошо, что есть зима! Зиме слава!

   Более пятидесяти человек вышли на маршруты, охватывающие восточную оконечность Южно-Муйского хребта в его самой высокой части, где главенствует гора Муйский гигант высотой три тысячи шестьдесят семь метров над уровнем моря.

   Как-то незаметно в наше подсознание вкрался этот пик. Многие, очень многие туристы до сего года еще не подозревали, что на северо-востоке нашей страны существует гора выше трех тысяч метров, кроме давно известных и популярных вершин, таких как Мунку-Сардык (Белый голец) в Восточном Саяне, пик БАМ на Кодаре, гора Победа в Якутии. А ведь каждая подобная вершина в нашем среднегорье имеет статус восьмитысячника в Гималаях. Такие горы стоят обособленно, они красивы, они притягивают к себе пространство и людей, они труднодоступны, как девушки на выданье. Тем они и привлекательны, что сотни групп, тысячи людей стремятся к их подножию, чтобы хоть одним глазком взглянуть на первозданную красоту. Но лишь единицам удается подняться на их вершины, и не один человек поплатился своей жизнью или увечьем, прежде чем другие вдохнули наверху свежего ветра, поправ ногами белые покрывала снегов.

   Муйский гигант возник из небытия благодаря открытости нашего общества в последние годы, когда появились хорошие карты, отображающие существующий рельеф, по которым можно более точно и безопасно прокладывать маршруты экспедиций.

   Неожиданный наплыв в этот район многочисленных групп, да еще в одно и то же время, случился благодаря стратегии лыжного туризма, разработанного в Москве при Туристическом союзе России Михаилом Васильевым.

   Третий год планомерное изучение Северо-Байкальского нагорья на пригодность его к зимним путешествиям дало замечательные результаты. Районы, прежде причисленные к малоперспективным в лыжном отношении, получили мощный толчок к туристическому освоению края. Пройдено много новых перевалов или тех, которые проходили только летом, изучены характеристики рек, состояние снежного покрова и погодные условия. А те перевалы, которые не прошли, вернее, не смогли пройти, тоже нашли отражение в отчетах, ведь отрицательный результат - это тоже результат. Аксиома.

   Так, продвигаясь от Верхне-Ангарского хребта вглубь и на восток Забайкалья, мы оказались у подножия Муйского гиганта.

   На маршруте шесть групп: две группы из Москвы, две из Новосибирска и две наши, коренные прибайкальцы. Одна - составленная из туристов Железногорска-Илимского, а другая Северобайкальская. Обе группы разбавлены иркутянами. Железногорцев возглавляет Анатолий Семилет, нашу - Павел Распутин.

   Павел обстоятельный, вдумчивый человек с окладистой бородой, 48 лет назад родившийся, как он утверждает, прямо с ней. Во всяком случае, без бороды его никто не видел. Архангельский мужик. Михаил Архангел - его покровитель.

   Юрий Иванович Помазкин. Незаменимый Помазкин, в 59 лет имеющий юношескую стать и резвость. Только пальцем помани в поход, он тут же явится с рюкзаком и лыжами. Видел я мужиков и гораздо моложе его, да, в общем-то, сколько угодно, задыхающихся, вечно сидящих и расплывшихся от неподвижности, как капуста на грядке, а Юрий Иванович все еще быстрый, как ртуть.

   Михаил Мошкин. Быстрый Мошкин. О, этот неугомонный Мошкин!..

   Олег Калиниченко. Высокая поджарая фигура лыжника, напоминающая изготовившегося к прыжку ягуара. Его напор на лыжне не останавливает даже сорокакилограммовый рюкзак за плечами. Только в исключительных случаях, когда снега придавливали нас своей глубиной и необъятностью, он сбрасывал рюкзак и парил над нами словно птица. Его спарка с Мошкиным - это лучший тандем для прокладки лыжных трасс на маршруте.

   Слава Кочергин. Неторопливый, обдумывающий каждое слово, прежде чем его произнести, молодой мужчина. Постоянно ищущий, неуловимые простому взгляду, красоты родимой земли. Фотохудожник. Любит повторять "Вятский - мужик хватский". За что ни возьмется - сделает добротно и красиво.

   Павел Пучков. Человек таранного типа. Плотный мужчина в расцвете сил. Для своих можно просто - Паша-Ледокол. Пред ним все сминается. Он не признает ни снегов, ни морозов, ни любых трудностей. Терпеливый Пучков. Знахарь по натуре, он лечил и наши обмороженные конечности, но больше всего любил заниматься своими. Его искренние ставропольские рассказы всегда вызывали бурю смеха, сей бурей уравновешивая завывание ветра за пологом палатки.

   Вот такие они - мои спутники и друзья. И шли мы, и пятым днем пути открылся нам Муйский гигант.

   Выположенная долина Бамбукоя, как стрела, указывала направление на его подножие, и там, где река разветвлялась, охватывал гору рукавами истоков, там возвышался замок из скал и снега. Это поистине большая гора, состоящая из нескольких вершин, стоящих вразброс, как башни неприступной крепости...

   Была пронзительно ясная погода и зубцы скал, впечатанные в лазурь небосвода и белые облачка, накипью застывшие над его вершиной, и чернь лиственничной тайги у подножия заснеженных склонов - все отдавало спокойствием и умиротворенностью, столь несовместимой с нашими деяниями и суетой человеческой. А мы, как зрители в галерее высокохудожественных картин, застыли в восторге созерцания. Даже самые уставшие из нас, хотя и с неохотой, но выходили на обзорную точку, а потом также восторженными возгласами присоединялась к общему хору...

   Подходы к Муйскому гиганту были самым трудоемким этапом путешествия. Давил выходной вес рюкзака, интриговал путь своей неизвестностью, смущала непредсказуемость препятствий, помноженная на плохую погоду на ключевом отрезке пути.

   Выбравшись из Таксимо, вначале шли широченной поймой реки Муякан, потом, найдя искомую речку Аньюверикан в болотистых зарослях лиственничной тайги, направились вверх к перевалу БАМ, через который и вышли на реку Бамбукой, берущую начало из-под горы Муйский гигант.

   ...Пологие берега реки Аньюверикан вскоре сменились заснеженными увалами, которые прямо на глазах стали подрастать, тем выше, чем дальше мы поднимались по руслу. Увалы же вдруг стали заголяться, бессовестно сбрасывая с себя покрывало тайги, выставляя напоказ белоснежные округлые склоны, да и сами они стали выше и стройней и стали называться сопками. Потом сопки превратились в горы, зажав нас в узком водопадном ущелье, стараясь не выпускать из своих объятий, то выкатывая каскады крутых сливов, то уготавливая коварные линзы мокрых наледей, в которых тонешь по колено. А в конце дня попали на водопад с незамерзающим озером воды у подножия ледяного столба.

   Восьмиметровый водопад находился в амфитеатре отвесных стен. Тело водопада покрыто льдом и снегом. Снег также намело у подножия стен пологими сугробами, а внизу озеро воды и шум реки, падающей отвесно. Проход нашелся по сугробам у стен амфитеатра, наклонно выводящих нас к верхней части водопада, а потом сбрасываем рюкзак и - уже ножками на его вершину. Олег Калиниченко первым вышел наверх и организовал страховку, принимая остальных.

   Выше водопада - выход из ущелья и обширное озеро.

   Осталось найти убежище от пронизывающей поземки, свободно гуляющей по глади застывшего водоема, и можно становиться на ночлег. Лес давно закончился, мы находились в гольцовой зоне, но в складках бокового склона спрятались густые заросли ольховника. Ольховник, как и мы, не любит холодный ветер, на том и сошлись - вкопали палатку в снег рядом с ним, и ветровая помеха исчезла. Тем не менее, внутреннее беспокойство осталось и заставляло делать все очень быстро. Мы с тревогой поглядывали на вершины гор, которые с подступающей темнотой все плотнее укутывались покрывалами облаков. Заканчивались солнечные дни подходов, мы вошли в места, где ночуют облака. Мягкими боками своими они разлеглись на острых вершинах, устроив из них себе ложе.

   Все в мире тленно и преходяще. Кого-то пугают горы, а сами они смиренно теряют лицо пред океаном облаков. Воздушные потоки, именуемые ветрами, разгоняют облака, и те, в свою очередь, встретившись с цепью гор, приостанавливают свой лет и направляются туда, куда тянутся горы.

   После ужина, когда в палатке воцарялся покой и умиротворение, Распутин традиционно доставал штабную карту, рассказывая нам на сон грядущий о свершениях прошедшего дня и планах на будущий.

   Завтра предстоит прохождение перевала БАМ. От озера подъем на высоченную морену и где-то там, в складках гор, есть проход между вершин. Паша задумчиво чешет затылок: "Чего-то я тут не пойму. По одной карте подниматься надо в конце озера, а по генеральной карте, мне кажется, что надо подниматься влево, не доходя окончания озера. Здесь более удобный проход и спуск, посмотрите на горизонтали, - спуск на ту сторону довольно прост, а если идти по схеме, то попадаем на стенку, а это уже другая категория перевала. Что делать, как думаете?"

   Олег легко решил этот ребус:

   - Ты, Паша, не путай карту со схемой. Первая - от руки рисованная, а вторая - настоящая, от генерального штаба, ей и верить надо.

   - Жаль, поздно встали на ночлег, - посетовал Мошкин,- а то можно было бы побегать по озеру, посмотреть, что к чему.

   - Тебе, Миша, все бегать бы, - возразил Пучков. - Не набегался за день. Ведь затянуты горы, что бы ты увидел?

   Распутин подвел итоги дискуссии, захлопнув папку с картами:

   - Все, ложимся спать. Утро вечера мудренее...

   Утро не принесло улучшения в погоде. Мелкий снег, ветерок. Горы чуть приоткрылись снизу, а вершины спят в облаках. По озеру прошли метров двести, остановились. Павел подошел ко мне с картой:

   - И все-таки подъем надо начинать здесь. Нутром чую, что здесь путь к перевалу.

   - У нас, как в сказке. Налево пойдешь..., направо пойдешь..., к одному придешь. Ладно, пойдем налево.

   Метров пятьдесят по высоте поднялись на лыжах, пока не закончился язык снега, наметенный ветрами. Потом лыжи в рюкзак, волокуши, в которых тащили за собой часть продуктов, приторочили сверху и на полусогнутых поползли вверх по крупной осыпи, стараясь избежать коварных камней, где один неверный шаг может стать причиной неприятного падения. Порой большая и, кажущаяся надежной, глыба переворачивается при едином прикосновении лыжных палок. Палки нас здорово выручали, они работали у нас, как щуп, и вовремя предупреждали о ловушке, притаившейся под снегом.

   Морена двести метров высотой, но тяжеленные рюкзаки тянули вниз, и двигались мы очень медленно.

   Еще на подходе мы отметили осыпной характер склонов гор, и чем выше поднимались, тем быстрей эта особенность превращалась в обыденность. Курумы присутствовали везде, от самых вершин они, то спускались до дна долин крутыми кулуарами, то выпирали из склонов широкими полями, забивая долины и перегораживая реки.

   По верху морены гулял хозяин-ветер. Морена, как плотина, подпруживала округлое озеро. Наверху собрались почти все, только Помазкин отстал так далеко, что за перегибом склона его и не видно было. Славик поежился в теплой пуховке:

   - Пойду, помогу Юрию Ивановичу, не то он еще долго будет подниматься.

   - Так он сам придумал себе работу. - Хохотнул Пучков. - Вытащит рюкзак, спустится за лыжами, потом за волокушей. И все сначала. Челночит.

   Распутин посочувствовал Помазкину:

   - Старенький стал Юрий Иванович, ветром качает.

   Славик опять промолвил, как бы отпрашиваясь:

   - Ну, так я пойду.

   Распутин повернулся к нему:

   - Ты еще здесь? Иди, конечно, а мы пока дальше путь разведаем.

   С морены лыжный спуск на озеро, затем опять подъем, следом - выположенный участок курумов. Проход находился между камней, по линзам спрессованного снега. И вдруг пред нами выросла еще одна морена, высокая и заснеженная, как гора. Подъем на лыжах, вначале идем лесенкой, потом закручиваем серпантины.

   Времени катастрофически мало, оно утекает, как вода сквозь пальцы. Пошла вторая половина дня, а мы еще не видели перевала. Заметно усилился ветер, но он почему-то не мог разогнать облака, вцепившиеся в зазубренные гребни. Мы в капкане гор. Кругом каменные развалы. Снега мало, вся долина забита каменными полями, горками, реками курумов, стекающих с боковых склонов. Картина разрушения навевала гнетущее впечатление. Казалось, что горы разрушены до основания, тем более, что их не видно за облаками. Имя этому - хаос.

   Наверху морены поставили палатку, чтобы на время обеда отгородиться от ветра. Вся сложность в том, что она ну никак не хотела стоять, а все пыталась улететь. И все-таки мы ее установили, придавив изнутри рюкзаками. На рюкзаки уселись сами, но даже тогда подрагивание полотнища передавалось нам через толстые пуховки. Разожгли примусы и стало комфортно. С бород и усов потекла талая вода, народ повеселел и загомонил.

   Интрига этого дня заключалась в том, в верном ли направлении мы идем? Визуальная ориентировка отсутствовала, и вся надежда оставалась на точное прочтение карты. На сегодня вероятность прохождения перевала очень мала, хотя он где-то неподалеку, ведь мы набрали приличную высоту. Каждый шаг поднимал нас к перевалу, но он был невидим, а значит и недосягаем.

   Проблемы проблемами, но все уходит на второй план, когда дежурный объявляет: "Приготовиться к вбрасыванию!" - и приступает к розливу горячего супчика. Человеку много ли надо? Еще древние вывели формулу, отображавшую суть потребностей человека: - "Хлеба и зрелищ!" Перед горячей пищей отступают все проблемы: и таинственный перевал, и мрак, и холод.

   Турист вообще, а турист со стажем тем более, весьма неприхотлив в еде, в обычаях, прост в общении, верен друзьям и выбранному увлечению. Романтик, одним словом. Турист - оптимист по натуре, он всегда надеется на лучшее, и это лучшее порой идет ему навстречу. Вот и сейчас, потратив на обед, на все, про все около полутора часов, мы получили в награду явное улучшение погоды. И, хотя ветер все еще пытался забраться под наши пуховки, но зато он сорвал с гор облачное покрывало, и они открылись взору. Черные угрюмые великаны, они молча возвышались над нами, удивляясь суете каких-то букашек в этом мире спокойствия и вечности. Но мы на горы не обращали внимания, горы да горы, наше внимание было приковано к единственному светлому просвету между ними - к перевалу. Он, как окно в скальной стене, прорубленное самой природой. Классическая заснеженная седловина с пятнами камней по белому склону радовала глаз стройностью и видимой доступностью.

   Открывшийся перевал нас воодушевил. Появилась цель в жизни. Мы заторопились с выходом и, как оказалось, не напрасно. Если по прямой до перевала было с километр птичьего полета, то нам пришлось потратить на его преодоление два часа. Не могли найти приемлемого спуска с морены, которая оказалась и не мореной вовсе, а обыкновенным выполаживанием правого склона на повороте русла. Так что наш трудоемкий подъем был напрасным. Спуск же отсюда был затруднен надстройкой каменных глыб. Благо, что на них держались высокие шапки снега, по которым где ползком, а где на лыжах, Павел Распутин и Олег проложили путь группе. Потом новый подъем узким руслом ручья, взлет последней морены, и - мы у подножия перевала. Внизу, насколько позволял взгляд, - хаос каменных развалов, а впереди - склон перевала. От ветра спрятались в ложе ручья, разровняв в крепком насте горизонтальный пятачок для палатки.

   Отдав нам сиюминутные распоряжения, Павел заторопился наверх. Ему не терпелось испытать на крепость снег на склоне перевала, а если повезет, то и подняться на него. Светлого времени еще достаточно, мы остановились в пять вечера, а навешать веревки, чтобы облегчить завтрашний подъем, было бы очень и очень неплохо.

   Обсудили путь подъема, и Распутин в связке с Кочергиным пошли наверх. Оставшиеся занялись обустройством лагеря, внимательно следя за продвижением товарищей.

   Наверху ребятам несладко. Даже здесь, внизу, ветер трепал палатку так, что пришлось сооружать из снега ветрозащитную стенку, а у них и того пуще. Видно было, как ветер играл веревкой, надувая ее словно парус на лодке. Они продвигались к камням, выступающим из снега почти на середине склона. Гряда камней своим рисунком напомнила латинскую букву "V", и одна сторона ее вытянулась в сторону перевала, как бы указывая направление движения. Потом уперлась в перегиб склона, и там, где увеличивалась его крутизна, камни скрывались в теле горы. От окончания каменной гряды Павел пошел на страховке. Хорошо, что у нас длинные концы веревок, уже сколько раз они выручали нас на ключевых участках маршрутов: стеновом ли, кулуарном или, как сейчас, на крутом заснеженном склоне. Обычная техника применения сорокаметровых веревок, выработанная альпинистами, в туризме себя не оправдывает. Альпинисты ходят связками-двойками, а туристы - по однажды навешанным перилам спускают или поднимают всю группу, и, чем меньше перестежек, тем быстрей, а, значит, и безопасней проходятся сложные участки.

   Так и сейчас, Павел вытащил за собой почти всю веревку и сумел-таки достичь гребня. Это удача! Теперь он готовил станцию: крепил веревку и, только закончив, обернулся в нашу сторону, радостно подняв руки.

   - Ура! - дружно выдохнули оставшиеся внизу. Мы давно бросили работу и наблюдали за ним. Видно было, как Славик пристегнулся к веревке и тоже начал подъем. Зачем? Страховка наведена, можно спускаться вниз, путь группе проложен, но ветер относил наши слова не вверх, а бросал вниз, и ребята делали свое дело так, как они это понимали.

   После выхода Кочергина наверх спустились вдоль гребня на перевальную седловину, так как поднялись метров на пятьдесят выше седла. Там они что-то долго ковыряли в туре, потом начали спуск и минут через тридцать были у нас, радостные и ничуть не замерзшие. Павел торжественно достал свернутую бумажку.

   - Записку в туре нашли. Точно вышли. Это и есть перевал БАМ, москвичи летом прошлого года тут проходили. Ну, все, гора с плеч! А то меня все сомнения терзали - верно идем или нет. Не поверите - плясать охота!

   Утро красит ярким цветом древние горы. Настроение приподнятое. Пакуем в рюкзаки весь груз и выходим из палатки, зашнурованные в обвязки и в "кошках". Выходим интервалом в полчаса, чтобы не мерзнуть всем на подъеме. Ведь пока кто-то не пройдет всю длину перильной страховки, другие будут ждать.

   Павел подстраховался и от камней, бросил вниз еще полста метров перил, так что качать ветром не будет, есть за что держаться. А последняя двойка свернет бивуак и будет наблюдать за подъемом.

   Наверх поднимаюсь первым и валюсь на камни. Тяжело. Рюкзак неподъемный, и наверху такой плохой снег, что я своим весом продавливал все ступени. И как хорошо, что ноги наконец-то ощутили незыблемую твердь горы. И много-много света вокруг. Полежав с минутку, вылез из-под рюкзака, отстегнулся от веревки и дал знак подъема для Мошкина.

   Тут не равнина, надто быть аккуратным, поэтому рюкзак задвинул между камнями, так надежней, и только тогда огляделся.

   Седловина перевала длинная и на противоположную сторону пологая. Спускаться можно на лыжах, это хорошо. Погода замечательная. Горы просматриваются на многие километры. Это прекрасно!

   Вот и Миша Мошкин показался из-за перегиба. Легко идет, быстро. Вынослив, как лось. Он на ходу отстегнулся от веревки и прошел ко мне. Посмеялся, кивнув на рюкзак:

   - Что? подальше положишь - поближе возьмешь? - и сам же утвердил свой постулат, - ага, понятно. Пойдем к туру.

   - Ты иди, а я пофотографирую ребят на подъеме. Где Помазкин, чего он тянется?

   - Так он верен своей поступательной манере. Хотел все по переменке заносить, но мужики его разгрузили, один рюкзак остался и… коврик.

   Свой коврик Помазкин носил почему-то сбоку рюкзака, не вставляя, как все, внутрь, и он ему частенько мешал идти. Особенно в таежных дебрях, цепляясь за каждый сучок. Юра порой больше сил тратил на свое освобождение, чем на продвижение. Да плюс к этому неудобству еще и волокуша, которая была у каждого, и тоже порой вставала на уши, цепляясь мертвой хваткой где-нибудь за камни или коряги. Пока ее не освободишь, с места не тронешься. Но волокуша, или как мы ее традиционно называли, наша маленькая "хрюша", вещь необходимая на дальних переходах, а вот понять помазкинское "ноу-хау" - носить коврик снаружи, мы не могли. Ладно, пусть носит, раз хочет, но тогда это уже не коврик, а огнемет. Это сравнение всем понравилось. Огнемет - это уже серьезно. Он всегда должен быть под рукой и готов к бою. Так коврик Помазкина превратился из личного снаряжения в общественное и стал предметом шуток и спуска пара.

   Когда первые восторги по взятию перевала утихли, отправились вниз. Двумя продолжительными ступенями склон перевала падал вниз, стремясь достичь дна долины. Также и мы стремились побыстрей оказаться на искомой реке Бамбукой. А она - ох, как далеко она отстояла от нас. Только черные подпалины леса внизу выдавали присутствие речного русла.

   И казалось, что все складывается неплохо, мы быстро теряли высоту, пока не оказались на переломе русла. Ручей, по которому спускались, исчез, нырнув под камни, а само русло будто переломилось у нас под ногами и падало вниз километровым отвесом. Мы стояли на этом переломе. Справа и слева стены каньона сложены из осыпного конгломерата. Внизу хаотичные нагромождения каменных глыб, стоящих одна над другой.

   Медленное перемалывание этого отрезка пути, когда не знаешь, куда поставить ногу, и что ждет тебя под снегом, - то ли камень ненадежный, то ли пустота, заняло около трех часов.

   Вначале предприняли попытку выйти из каньона наверх и начать спуск боковым склоном горы, но, увы, это оказалось лишней тратой сил и времени. Весь склон, обращенный в речную долину, представлял развалы каменных россыпей, каким-то чудом удерживающихся на тридцатиградусном склоне.

   Зато мы были вознаграждены великолепным видом на пик Муйский гигант и гор, его окружающих.

   Прекрасные горы в истоках Бамбукой, заснеженные и скальные, четко впечатывались в лазурь небосвода, обрамленные венцом из белых облаков. Горы, как Боги, сидели на троне и немо взирали на тщетные наши попытки к ним приблизиться...

   Павел Распутин тяжело завалился на снег вместе с рюкзаком. Все молчали. Усталость страшная. Павел пожаловался:

   - Ноги трясутся, как в лихорадке. Думал, не выползу.

   Задира Пучков не преминул поддеть начальника:

   - Ножки треба раньше тренировать: по тридцатке в день бегать, - и было бы нормально.

   Павел незлобиво ответил:

   - В тебе, как в кабане, девяносто кг веса, а у меня шестьдесят. Есть разница?

   Пучков взвился:

   - Охо-хо! Увидел мои девяносто. Так я за эти деньки уже потерял килограммов десять. Да и тащу больше тебя.

   Славик примирил их:

   - Этот ручей надо назвать Горемыкой. Я в одном месте упал вниз головой и рюкзак сверху на меня. Лицо в снегу, дышать нечем. Ни рукой, ни ногой не шевельну - все зажато. И вставать не хочется. Так хорошо, только дышать нечем, - он засмеялся, - ну все, думаю, останусь тут навеки и вдруг, раз, меня кто-то за рюкзак как дернет и к свету поворачивает. Смотрю - Павел.- Чего разлегся, говорит. Проход загораживаешь.

   Распутин улыбнулся:

   - Еще и недовольный встал. Ты, говорит, мне чуть плечи не вывернул, а у самого не лицо, а снежная маска.

   Мы прошли этот ужасный каньон и теперь отдыхали на наклонной террасе реки Бамбукой. Река, как змея, в блестках наледных чешуек, извиваясь, проползала в трехстах метрах ниже, протискиваясь в межгорной котловине, устремляясь к подножию Муйского гиганта… Или выползая оттуда.

   Олег с Мишей пришли первыми, первыми и поднялись.

   - Пойдем мы. Посмотрим место, где ставить лагерь. Да и кушать хочется.

   Ребята ушли, а мы со Славиком еще поснимали горы в обрамлении веточек лиственницы и, дождавшись Помазкина, стали собираться следом.

   Три раза я пытался оторваться от склона, но лыжи почему-то норовили все время уехать раньше хозяина, и я снова и снова падал на снег. Не отцентрованный рюкзак с привязанной сверху "хрюшей" не отпускал меня с этого места. Эти попытки меня совершенно вымотали. Наконец-то мне удалось оттолкнуться, и через десять минут я был на светлой реке Бамбукой рядом с друзьями.

   Уже горел костер, было очень тепло, и на душе стало радостно. Мы закончили первый этап путешествия, выйдя на Бамбукой, где заложим базу и уже от нее, значительно облегченными, приступим к выполнению основной задачи - прохождению технического кольца около главной горы этого района - Муйского гиганта.

   День выхода на Бамбукой и весь последующий были отмечены великолепной солнечной погодой, умиротворенностью в душе и теле. Здесь прекрасные условия для отдыха. Есть все, чего может пожелать кочевник: много дров для костра, теплый чум-палатка, комфортное окружение друзей. Зато следующий день - полная противоположность предыдущим двум. С утра мелкий снег, низкая облачность и холод.

   Тем теплее была встреча с московской группой Иванова. Они спускались с верховьев Бамбукоя и чуть было не пролетели мимо нас. Наша палатка стояла под прикрытием берега, а скорость, с которой москвичи катили по застывшим наледям, не давала им возможности смотреть по сторонам, удержаться бы на ногах - это главное. Но Юрий Иванович в тот момент колдовал у костра, заметил их и остановил. Ни они, ни мы не ожидали встретить кого бы то ни было в это время и в этом месте. Тем более важной оказалась их информация о свершениях и планах остальных групп, они совсем недавно расстались с группой Васильева и Семилета. И они же прошли перевал Мотаиха, расположенный на плече пика Муйский гигант, и на который в сию минуту должны выступать и мы.

   - Мы такой перевал прошли! Такой перевал! - Москвичи делали круглые глаза и давали нам понять, что страшней Мотаихи ничего не видели.

   Павел Распутин не выдержал их бессвязных восклицаний и отвел Иванова в сторону:

   - Расскажи мне подробней о перевале, а то у твоих ребят одни восклицательные знаки.

   Картина вырисовывалась следующая. Тремя группами они подошли к подножию высокого ригеля. Весь день топтали лыжню наверх, а потом разошлись - Иванов по ручью вверх на Мотаиху, а Васильев и Семилет - боковым притоком под перевал Сибирь.

   - А снега там, сне-е-га. Мама родная! Мы как свалились на Бамбукой, а тут можно сказать все голо по сравнению с той стороной, так прямо душа возликовала. И снег там вязкий, как песок. Наст только на самом верху.

   Иванов тоже не удержался от восклицаний, и Павел постарался вернуть его в практичное русло:

   - Страховка на подъем и на спуск нужна?

   - Нужна была на подъеме, но мы как-то так перебились. А с перевала вообще съехали на лыжах до самого Бамбукоя. - Иванов помолчал, еще переживая минувшие дни, и добавил: - Не спуск, а гигантский слалом. Вообще-то здорово и красиво все получилось. Представляешь, двое суток "долбили" перевал, а спустились за какой-то час. Есть разница? То-то.

   Чем выше в горы, тем несносней погода. Едва оторвались от дна долины, завернув в цирк Муйского гиганта, а оттуда выдутым от снега склоном начали подъем на устьевой ригель, как нас прихватил шторм. Ветер выкатывался навстречу из черной пасти ущелья, разгонялся по гладкому склону и цеплялся за нас с надоедливостью дворовой собаки. За переломом русла ровный отрезок озера. За озером долина волнами устремлялась вверх, в сумрак непогоды. День в самом разгаре, а будто вечер наступает. В ста метрах не видно идущего впереди.

   На обед остановились рядом с перевалом. В палатке, пока горели примусы, Павел мороковал с картой.

   - Странный рисунок у долины. Медленно так, медленно поднимает нас, а потом возьмет да закончится стенкой. - Он подергал сосульки на бороде: - Хотя не должна, москвичи на лыжах съехали, стало быть, и мы на лыжах зайдем.

   ...Выше стоянки уперлись в ригель. Он не так высок, как крут и заснежен. Пока Миша с Олегом вытрапливали его, подтянулись остальные. Внизу тихо. Видно как поверху пролетают снежные вихри, но до нас долетают лишь "брызги". По одному проходим лавиноопасный склон и скрываемся в тучах снега.

   Потом обход справа глубокой мульды, траверсом бокового склона. Надо внимательно смотреть под ноги, чтобы не потерять равновесия. И вдруг я упираюсь в оставленный Михаилом рюкзак. Поднимаю голову - никого. Вверху перегиб склона с выступающими из снега камнями и по краям его гладкие, будто отполированные скалы. Неужто пришли?

   Да, это перевал. Оглядываюсь назад: внизу цепочка отставших друзей, бредущих друг за другом с безысходной обреченностью в согбенных фигурах.

   Миша с Олегом, по-видимому, ушли на разведку, и я остался около их рюкзаков, поджидая остальных. Да и не хочется мне двигаться, просто рад передышке. Здесь за перегибом в какой-то мере спокойно, а что там творится, нетрудно себе представить.

   В перевальных местах, где потоки воздуха перетекают из одной долины в другую, тихая погода всегда редкость, а уж во время циклона воздушные массы, найдя лазейку в горной цепочке, устремляются в такие понижения как голодные псы за подачкой.

   Подошли Распутин и Пучков, все в снегу, а шикарная распутинская борода вообще под покровом натечного льда.

   - Неужто перевал? - не поверил Пучков.

   Я подтвердил:

   - Пришли. Устраивайтесь. Мужики на разведку ушли.

   - Где же тут устроиться можно? Везде крутяк.

   - Становись под камнем, площадку вытопчи и бросай рюкзак. Ты отчего такой вежливый сегодня? Разрешения спрашиваешь, где стать можно. - Пучков хохотнул - Еще скажи, простите, извините, подвиньтесь, как в театре.

   - А как же! Здесь не только свежий воздух, но и отношения наши и помыслы должны быть кристально чистыми.

   Пока Пучков искал место, где пристроить свою котомку, Распутин уже надел кошки и пошел наверх, бросив нам на ходу.

   - Вы пока постойте, да готовьте снаряжение. Веревки все у вас.

   - Понятно, - вздохнул Пучков. - Опять весь рюкзак потрошить.

   Распутин огрызнулся в ответ:

   - Пучков! Ты меня не зли. Я тебе говорил, клади снаряжение сверху!

   - Да тут он, тут, снаряж твой, чего кипятишься. Поговорить нельзя.

   Перевал Мотаиха, как колодец, глубокий и темный. У этого колодца две гладко отполированные стены - это скалы, ограничивающие по краям покать перевала. Скалы монолитны и высоки, их вершины скрывались в тучах. Только выход из этого колодца не вверх, а вниз. Вначале по крупным камням, сложенным один на другой, а дальше - провал. Я тоже вышел на седловину, но ничего рассмотреть не успел, с противоположной стороны уже поднимались разведчики. Павел подошел ко мне, поделился впечатлениями:

   - Можно пройти. - Он показал рукой вниз. - Слева под камнями выступает контрфорс, от него надо кидать веревку, да не одну.

   Контрфорс, как пупок, выглядывал из склона перевала. Слева от него - обрушенная стена горы, справа - наклонная полка, ограниченная монолитными скалами. На этой полке просматривались следы москвичей, прошедших здесь третьего дня. Ветер забил их следы свежим снегом, и они пропечатывались на белом полотне, как грязные пятнышки.

   - Наследили, черти! - в сердцах бросил Распутин. - Посмотрите, как они прошли, будто бычок пописал.

   - Может, и нам спуститься по их следам? - выказал я крамольную мысль.

   - Да ты что, сдурел что ли? - Павел повернулся ко мне. - Это же смертники. Не-ет, только по линии падения воды и только на страховке!

   Веревку закрепили, и Павел пошел на спуск. Снег плохой. Он сразу начал проваливаться. Мы потихоньку стравливали веревку, слушая команды Распутина. Когда выпустили всю стометровку, Павел остановился и стал надевать лыжи. Мы решили, что он поедет на лыжах, но снизу донеслось: "Круто!" Он подвязал еще пятьдесят метров и продолжил спуск на веревке, но в лыжах, переступая лесенкой. Пройдя все веревки, отцепился и дал команду спускаться следующему, а сам, все также лесенкой, продолжал спуск под первые камни, выступающие снизу. Камни - это безопасно. Когда-то сильнейшее землетрясение разрушило гору слева, и целая гора обломков пролетела вниз от самой вершины в глубину ущелья.

   Даже отсюда видно, что камни эти необычайной величины, каждый с садовый домик. Их хаотичное нагромождение скрывалось в темной глубине провала. Окончания склона не видно. Мы будто висели над бездной, прилепившись к белому склону, и порывы ветра выжимали из глаз слезы.

   Павел добрался-таки под защиту камня и там остался за наблюдателя. Мы по одному стали спускаться и, добравшись до скальных обломков, чувствовали себя моряками, спустившимися после качки на земную твердь.

   Потом продолжительный и сложный спуск сквозь каменные завалы, когда только природное чутье и умение Распутина найти приемлемый путь позволило нам пройти этот участок без каких-либо сложностей и поломок.

   Долго ли, коротко, но мы все-таки дотянулись до лыжни москвичей. Нашли их ночевку, откуда они вышли на перевал, и по ней продолжили спуск, но уже по узкому и крутому кулуару, настолько узкому, что даже лыжи в ней не помещались по всей длине. Тогда остановка, лыжи снимаем, пешком вниз два-три метра и снова - лыжи. Такой рваный темп выматывает больше чем обычная, пусть и тяжелая, но равномерная работа. И вообще, мы целый день в пути. Уже вечер, а приемлемого и безопасного места для ночлега нет и нет. Все продолжается этот бесконечный спуск в тартарары. Солнечный Бамбукой, встреча с москвичами, которая была, подумать только, всего лишь сегодня утром, кажется бесконечно далекой и по времени, и по расстоянию, будто случилось это в другой жизни. Ну конечно, это произошло там, за перевалом, за высокими горами, за глубокими снегами, за буйными ветрами. Совсем в другой стране.

   Ко мне спустился Павел Пучков, сел рядом, прервав вялотекущий ход моих мыслей.

   - Не принимает нас Муйский гигант. Гонит и гонит вниз. Как думаешь, Серега, где ночевать будем? Похоже, что нету нам места.

   - Молись, Паша, да снизойдет на нас божья милость, и упадем мы где-нибудь под большим камнем, и поставим палатку, и будет у нас свой домик.

   - Вещаешь, как проповедник. Я вот за свою ногу молюсь. Дотянуть бы до ночлега, думаю. Что-то больно много ей нынче досталось.

   - И за ногу молись, Паша.

   Павла беспокоила старая травма.

   Надо подниматься. Группа давно укатила вниз, наверху только мы с Павлом, да Юрий Иванович царапается еще выше нас.

   Я посмеялся:

   - Пошли, Павел. Не то Помазкин нас затопчет. Слышишь, огнемет стучит по камням.

   Как-то неожиданно кулуар закончился, и мы оказались на снежном склоне, увидев внизу остальных товарищей, которые явно готовили бивуак. Склон плавно спускался в русло ручья, долина которого, на миг задержавшись, переламывалась и падала вниз еще одной ступенью. На этом переломе мы и остановились. А в русле ручья стоял одинокий большой камень, под которым друзья и топтали площадку под палатку.

   Пучков съехал за мной следом, да не рассчитал скорость и завалился у наших ног. Он сидел и не вставал, а смотрел, то на меня, то на этот камень. Распутин не дал ему засидеться, заворчал:

   - Чего расселся. Хочешь радикулит заработать? А ну, вставай!

   Наконец-то у Пучкова прорезался дар речи:

   - Нет, вы послушайте, что было-то. Серега еще там, наверху, сказал мне, что будет площадка, и будет камень, и под ним мы поставим палатку. Я как увидел это, так и обомлел!

   - И сразу завалился, лежебока. Работать не хочешь, вот и сочиняешь небылицы. Здесь кругом камни. Самая надежная защита - камни. И ума много не надо, чтобы понять это. Вставай, последний раз говорю, - Распутин рассердился уже не на шутку...

   Спуск с перевала Мотаиха продолжался и половину следующего дня, в полной мере оправдывая название. Очень здорово помогают ступени, выбитые в снегу предыдущей группой. Мы дошли до отворота на перевал Сибирь и нашли записку Михаила Васильева: "Перевал Сибирь очень лавиноопасен. Прохождение не рекомендуется".

   - Вот это сюрприз! - Распутин показал ее мне, озадаченно крякнул. - Куда же они делись?

   - Им на Бамбукой надо, так может через перевал Подарок ушли, тогда мы за ними следом.

   - Хорошо бы, но у них на Муе заброска осталась. Куда же они без продуктов. Нет, на Подарок они не пойдут, назад вернулись, а там что-нибудь придумают.

   Думай как хочешь, но одно ясно, что под Гигантом мы одни. Как-то нескладно у всех получается, ни одна группа не выдерживает график.

   - Ну ладно, нам-то надо жить дальше, покатили вниз, а то мужики убегут, да, как всегда, не в ту сторону. - рассмеялся Паша.

   Наконец-то мы докатились до границы леса. Робкая рощица черной березы приткнулась в окончании осыпи на краю круглого озерца. Мы попали в долину реки Ширильды, притока Муи, и в его верховьях должны выйти к перевалу Подарок - следующему нашему спортивному препятствию.

   С удовольствием вдыхаем дымок костра. Пока готовится обед, Кочергин и Мошкин топчут лыжню. Олег и Павел ремонтируют лыжу, которую Калиниченко заломал так не вовремя. Он удрученно качает головой:

   - Ее хруст мне, как нож в сердце!

   Распутин посмотрел в ту сторону, куда ушли тропящие, и задумчиво произнес:

   - Что перевал Подарок нам готовит? - и, отогнав мучившие его мысли, повернулся к Олегу. - Ну ладно, давай ее сюда, сейчас сделаем. Будет как новая!

   Перевал Подарок находится от нас в четырех километрах. От озера начинается резкий подъем правым берегом реки. За час подъема накрутили с десяток серпантинов и оказались сразу на четыреста метров выше места стоянки.

   В погоде перемены не в лучшую сторону. Утром солнце чуть-чуть блеснуло из-за туч, подсветив долину Муи и Муяканский хребет за ней, а потом исчезло, и пошел снег перемороженными крупинками.

   После ригеля долина выполаживается, но через километр начинается продолжительный подъем ложем ручья. Вначале он казался незаметным из-за белой мглы. Рассеянное освещение выравнивало рельеф, затрудняя выбор пути. Тропящему впереди было особенно трудно - неожиданности подстерегали на каждом шагу: он то попадет в яму, то лезет на склон, не замечая его крутизны. Только оглянувшись назад и увидев цепочку друзей, можно было восстановить глубину зрения и оценить перепад рельефа. Идущие сзади также корректировали действия тропящего и направляли его своими подсказками.

   Мы, в общем-то, уже шли вдоль подножия перевала, который представлял собой не классическую седловину, а обычное понижение в правом хребте речной долины. Перевал состоял как бы из двух частей: мощного основания, покрытого чешуями осыпей, и надстройки над ним полуразвалившегося гребня, украшенного венцом зубчатых скальных останцев. С гребня спускались два косых кулуара, по которым можно было попытаться подняться.

   Все это мы просмотрели еще после подъема на первый ригель, когда открылась панорама долины, а сейчас торопились к подножию перевала, пока не настигла ночь.

   Русло ручья закончилось внезапно. Мы уперлись в тридцатиградусный склон основания перевала, с очень сыпучим перекристаллизованным снегом, когда ступени не бьются, а снег, как песок, утекает под лыжами, и приходится его долго-долго трамбовать, чтобы сделать шаг наверх.

   Двести метров такого подъема лесенкой забирает остатки сил. Кажется, этому склону не будет конца, но все-таки выбрались.

   Оставив группу на бивуаке, мы с Распутиным пошли смотреть перевал, так как перепад местности не позволял его увидеть от места ночлега. Набрав еще около ста метров высоты, оказались перед искомым объектом.

   Первый "подарок" мы увидели сразу - из-под ближнего к нам кулуара сошла лавина. Пролетела она немного, но площадь ее была обширна. Лавина была старая.

   Метрах в двухстах находился еще один кулуар, который, начинаясь от гребня и прорезая вверху скальный пояс, как бы зависал над снежным склоном. Рисунок подъема просматривался следующий. Вытрапливаем на лыжах снежный склон до пояса скал, потом короткий траверс ко входу в кулуар, там устанавливаем станцию и от нее тянем веревку на гребень. В кулуаре снега мало. Это хорошо. Главное, пройти снежный склон, а он крут настолько, что придется эти двести метров топать лесенкой. Наста нет, но все же снег тут гораздо плотней, нежели на подъеме, пройденном нами час назад.

   Павел сходу пошел наверх, выбрав путь подъема по едва уловимому перегибу склона. Говорит:

   - Давай потопчем, хоть почувствуем, какой тут снег, а к завтрашнему утру ступеньки застынут и нам будет легче.

   - Будто сегодня не натоптались, - ворчу я, но лезу следом. - Всю Мотаиху лесенкой протоптали и уже полПодарка в том же темпе.

   Павел меня приободрил:

   - Это еще нормально. Свердловчане, когда на Эскалатор поднимались, три километра прошагали лесенкой, потому и название такое дали.

   Я улыбнулся, вспомнив этот перевал в Верхне-Ангарском хребте:

   - А мы-то, помнишь, как лихо мы с него съехали.

   - Помню, конечно. Но там ведь не было большой лавиноопасности, хотя снега раз в пять больше, а тут идешь и не знаешь, откуда что слетит.

   - Да вроде правильно идем, другого пути нет.

   Мы протоптали почти треть подъема, когда Павел остановился.

   - Хватит на сегодня, что-то я замаялся. Поехали домой.

   Павел еще раз кинул взгляд на перевал.

   - Ну и Подарок. Не знаешь, с какого края к нему подступиться. Летом он, наверное, прост. Забежал по камням, и, вся недолга, а вот по зиме информации нет. Мы - первые.

   И был вечер, и была ночь, и наступило утро перевального дня. За палаткой шорох падающего снега и неохотно вздымающийся рассвет из-за ширмы противоположного хребта.

   Перевальный день - это всегда что-то особенное. Приподнято-нервозное настроение, неоправданная суета и некоторая растерянность у новичков.

   Распутин, со свойственной ему педантичностью, проверяет, как "обмундировались" участники, повторяет тактику прохождения перевала.

   Пучков тем временем предается вслух "ставропольским страданиям". Почти каждое утро его "уносит" в теплые края и в давние времена, когда он, совхозный околоспортивный функционер, только с помощью секретаря обкома Михаила Сергеевича Горбачева, будущего президента СССР, отрывал от сохи команду, ехал на районные соревнования и побеждал.

   Мошкин смеется:

   - Какое дело секретарю обкома до твоего колхоза или районных соревнований, врешь ты все.

   Паша качает головой:

   - Э-э, в том-то все и дело, что Михаил Сергеевич знал меня лично и как спортсмена, и как организатора, потому и помогал. А району мы как кость в горле. Знали, если Пучков приедет, все призы его будут. Вот и вставляли палки в колеса.

   Я подливаю масла в огонь:

   - На поле страда, а ты лучших мужиков от работы открываешь. Правильно, что не пускали. Вы уехали, а хлеб на корню лег. Потом за границей покупали.

   Пучков взвивается:

   - Да если хотите знать, в деревне столько бездельников, что построй их в шеренгу - на километр растянется.

   Народ в палатке хохочет над его горячностью. Смеется и Пучков. Пошла разрядка, пропала скованность, и поднимается настроение. Паша великий мастер такой вот нехитрой байкой расшевелить друзей. Но Распутин его не жалеет:

   - Пучков! - он всегда обращался к нему только по фамилии, не потому, что не любил, как может показаться несведущему человеку, наоборот, это форма общения между двумя разными, но большими мастеровыми людьми - Распутин краснодеревщик и электрик, а Пучков - лучший токарь Северобайкальска, - кончай базарить. Ты когда соберешься? Уж все готовы.

   - Сейчас ногу забинтую и соберусь. Я же с Юрием Ивановичем последний выхожу. Нам еще палатку собирать.

   - Вот именно, - и палатку, и печку, и самого тебя кто бы собрал!

   Пучков не выдерживает такого прессинга:

   - Да ладно тебе, Распутин, собрался и иди с Богом. Мы будем вовремя. Ты же вначале правильно сказал: чего всем зараз носы морозить.

   С божеским напутствием Пучкова Распутин и Мошкин вышли из палатки. Они должны протропить склон и установить станцию в кулуаре.

   Минут через сорок выхожу и я с Олегом. Потом пойдет "обоз" - Пучков, Помазкин, Кочергин.

   Как уютно в палатке и как мерзко на улице. С неба падает редкий снежок крупинками. Его, как тополиный пух, гоняет свежий ветерок по стылому снегу. Облака придавили горы, и прежде гордые вершины выглядят согбенными старцами.

   Олег, будто не чувствуя за плечами груза, улетел вперед по готовой лыжне, ему не терпелось увидеть перевал. Я улыбнулся про себя. "Как же так, его, да поставили вторым номером. Как лыжню тропить, так Олег - вперед, а на перевал лезть - постой. Ничего, Олег, притрешься к веревкам, пообвыкнешься к скалам и крутизне и будешь ходить первым".

   Вот и перевал показался. Павел и Миша поднялись довольно высоко. Миша был почти на уровне кулуара, откуда предстоял траверс к его началу, Павел на полста метров ниже, Олег стоял у подножия склона и ждал меня.

   - Мне кажется, мужики не туда полезли.

   - Почему так думаешь?

   - Склон мне не нравится. Лучше бы левее взять, под скалы!

   - Там мы попадем под вершину и за весь день не выберемся. Видишь кулуар правее ребят? Вот к нему и надо подобраться, а уж от него подняться - дело техники. Ладно, пойду я, чего стоять. Ты дождись остальных, и на подъеме держите меж собой интервал сто метров. И наблюдайте за поднимающимися.

   Олег остался внизу, на холмистом возвышении у подножия перевала, которое выступало из склона как подиум. Очень удобное обзорное место.

   ...Потом Олег говорил, что он кричал, но я ничего не слышал. Наверное, скрип снега под лыжами заглушил его крики. Я был сосредоточен на своем продвижении, которое осложнялось тем, что я продавливал ступени, набитые нами вчера. Приходилось снова месить снег. Наверх не смотрел, так как знал, что Павел с Мишей от меня далеко, и у них свои задачи: найти приемлемый путь подхода к кулуару, а я предоставлен самому себе и предназначен на данном этапе для переноски своего "я" от точки А до точки Б.

   Был хлопок. Это утверждает Олег и верхняя двойка. Наверное, был, может, поэтому я поднял голову и увидел, как далеко вверху вдруг дернулся Михаил. Он неестественно низко наклонился вперед и почему-то побежал вдоль склона от кулуара в сторону. А Павел стоял спокойно и тоже смотрел вверх или на кулуар, поскольку он поднимался лицом к нему и был ниже Михаила метров на семьдесят и выше меня на сто.

   И вдруг я увидел, что над Мошкиным появилась какая-то черная полоса. На белом склоне черная полоса - отчего бы? И тут кровь ударила в голову - лавина! Это снег оторвался от скал и пошел вниз. По склону я поднимался правым боком, то есть спиной к кулуару, и так, как стоял, так и побежал по склону, повторив маневр Михаила. То есть мы убегали в сторону от лавины, а Павлу путь был отрезан - лавина шла между кулуаром и ним, быстро расширяясь, захватывая все больше и больше пространства.

   Я пробежал всего ничего, метров десять и, по ходу развернувшись, покатил вниз. Лыжи почти не ехали, они проваливались в снег. И почти тут же около меня прошуршали комья снега и остановились чуть ниже.

   Олег уже бежал наверх, он кричал: "Паша, Паша!", - по телу пробежал озноб - Павла засыпало! Только на секунду я оцепенел, но потом, сбросив рюкзак, отвязал лавинную лопату и побежал обратно вверх. Подбежав к лавине, буквально напротив себя увидел руку Павла, торчащую из-под снега и даже махавшую нам. "Живой!" Тут же появился Олег. Вдвоем мы моментально отбросили комья снега, присыпавшие Павла, но увидели только его рюкзак, Павел лежал на боку. Сгоряча попробовал тащить за рюкзак, но снег держал крепко. Олег в это время освободил его лицо от снега, показалась распутинская борода, а через пять минут сам Пашка предстал пред нами. Живой, целый, невредимый. Да еще и на лыжах, они даже не отстегнулись. Нет палок и рукавиц, руки у него в снегу и мерзнут.

   Я снял свои варежки и отдал Павлу.

   - Где Миша? - был первый его вопрос. Про Мишу в суматохе мы совсем забыли.

   Олег нас успокоил:

   - Его не задело, убежал. Видите, наверху сидит...

   Точно, Михаил наверху. Он заметил внимание к своей персоне и помахал рукой.

   - Мужики! У меня все нормально. Как Павел?

   Павел сам ответил:

   - Лучше не бывает.

   Растерянность от случившегося миновала. Пришло время действий.

   - Что будем делать, Павел?

   Тот недоуменно посмотрел на меня:

   - Как, что делать? Вперед и вверх. Перевал никто не отменял, а то, что случилось, так это лучший подарок от перевала. Лавина весь снег содрала. Теперь можно идти и не бояться.

   Олег нервно хохотнул:

   - Подарок от перевала Подарок. Хорошо, что не все сразу вышли, так бы не знамо, что было.

   Павел развел руками:

   - Судьба - кольцо... Сам знаешь. А у кольца, начала нет и нет конца…

   Его спасло то, что, не поддавшись панике, он, насколько можно было, выпрыгнул вверх в тот момент, когда лавина подкатывала к нему. Потому и оказался на ее верху, а палки засыпало, так как, прыгая, Павел опирался на них. Поступил, как учили, и это оказалось самым верным действием в тот момент.

   Я поражаюсь его хладнокровию. Будто не его только что выкопали из снега, а тряпичную куклу. Горячка в нем говорит или разум?

   Павел обратился ко мне, перебив мои мысли:

   - Сергей! Дай свой ледоруб, веревку. Пойду наверх налегке, а вы раскидайте мой рюкзак и лыжи заберите. Я все равно возьму этот Подарок. - Даже поворчать успел. - Пучков еще в палатке сидит? Вот сурок. - С тем и пошел наверх, растягивая за собой веревку.

   Образовалась пауза. Пока он пройдет лавинный язык, закрепит веревку да поднимется с Мишей выше, пролетит немало времени. Чтобы не мерзнуть, надо шевелиться. Я взял лопату и начал зондировать лавину в поисках распутинских палок, благо лавина невелика скатилась. Должны же они где-то быть. И вот чудо - лопата звякнула о металл палки. Я ее откопал и поставил рядом с собой. К удивлению, в темляке палки болталась рукавица. Великолепная находка. Вот Пашка-то рад будет. Вскоре нашел и вторую. Спешу поделиться радостью с подошедшим "обозом". Пучков, Кочергин, Помазкин уже подходили к нам.

   У Славика на глазах блестели слезы. Надтреснутым от волнения голосом он спросил:

   - Пашу с Мишей засыпало?

   Олег не понял глубины вопроса и ответил:

   - Нет, засыпало только Пашу.

   Славик повернулся к нему:

   - Олег, а ты, почему не копаешь?

   Тот недоуменно пожал плечами:

   - Кого копать-то?

   - А Миша где?

   - Наверху оба, не видишь что ли!

   Славик поднял голову, увидел первую двойку, обрадовался, потом растерянно оглянулся вокруг.

   - А кого нет? - и сам ответил, - все здесь. Что же вы тогда ищете?

   Я наконец-то смог предъявить свои трофеи.

   - Вот, палки нашел распутинские.

   Мы ведь с Олегом не можем понять того, что ребята не видели всего случившегося, а только констатируют тот факт, что у нас под ногами свежая лавина и Серега ковыряет ее лопатой. А нам кажется, что прошла уже уйма времени, мы это все уже пережили, забыли, и новые заботы нас донимают.

   Пучков не выдержал, рявкнул:

   - Вы нам кота за хвост не тяните. Рассказывайте, что случилось.

   Наш рассказ они выслушали молча. Потом Пучков подвел черту:

   - Повезло Распутину. Как заново родился. Надо вечером это отметить. Спасение - как день рождения.

   Суеверный Помазкин тихонько так говорит:

   - Это твое, Паша, благословение сыграло свою роль. Если бы не твои слова, неизвестно, как бы оно повернулось.

   Пучков удивился:

   - Какое такое мое благословение, Юрий Иванович? Я же не поп, Распутина не крестил.

   - А ты забыл разве, что вслед ему сказал?

   - Не помню.

   - Ну, тогда, в палатке, когда он торопил тебя со сборами. Ты сказал, ступай Распутин с Богом. Вот Бог и уберег его.

   Пучков застыл с открытым ртом.

   - А ведь, и правда, было такое. Но как-то невзначай вышло. Мне что заматериться, что побожиться - все едино.

   Юрий Иванович укоризненно покачал головой.

   - Не богохульствуй, Паша. Мы все под ним ходим.

   Пучков пошел на попятную.

   - Твоя правда. Все, все, бросаю материться. - Он поднял голову к небу. - Если ты еси на небеси, то прости меня, Господи!

   В раскаяние его никто не поверил, что-то наигранное было в его голосе.

   Тем временем Распутин протянул первые перила и пошел выше со второй веревкой. Миша его страховал.

   Пошел и я, определив на месте порядок дальнейшего прохождения. Пройти в кулуар не удалось, не исключена подрезка склона и сход новой лавины, поэтому Павел пошел вертикально вверх, наметив выход на скальный гребень. Это гораздо выше, больше времени потребует, но безопасней.

   Снега наверху мало. из-под него выглядывают камни и редкая травка, и, что самое главное, присутствует какой - никакой, но наст, значит, есть надежное сцепление "кошек" со склоном, а протянутые вверх перила обеспечивают надежную страховку.

   Только в самом верху, перед выходом на скальный контрфорс, спускающийся от гребня, как милостиво протянутая рука, приходится пересекать мелкий кулуарчик. Но, слава Богу, склон держал хорошо.

   На скалах меня принял Павел.

   - Поднимайся дальше по ним, зацепы хорошие, там тебя встретят Олег и Миша.

   - Ты, по-моему, окоченел, почему пуховку не оденешь?

   - Так она в рюкзаке осталась, а рюкзак вы разобрали. Я даже не знаю, у кого она.

   - Наверное, в "обозе". Возьми мою.

   - А ты как? Тут ветер такой, что с ног сшибает.

   - Надену пуховой жилет. Ты спуск смотрел? Как там?

   - Метет. Ничего не видно. Гребень острый, надо быть повнимательней.

   - Хорошо. Пока остальные поднимутся, мы посмотрим спуск.

   Без страховки по камням подниматься тоже не сахар. Ветер треплет, туда-сюда качает. Спуск на противоположную сторону - двухметровая снежная ступень. Хорошо, что друзья стояли под ней и помогли спуститься.

   Под гребнем тихо. Вихри пролетают выше, осыпая нас снежной пылью.

   - Здорово, мужики. Вы чьи будете?

   - Местные мы, - ответил Мошкин.

   - Что, околеваете понемногу? Надо шевелиться. У меня есть две короткие веревки, давайте протянем перила до Павла - так надежней.

   Миша схватил идею сразу:

   - Я тоже так подумал, но не было веревок, они все внизу.

   - Вот и займитесь этим с Олегом, а я пройду по гребню, посмотрю, где можно спуститься.

   Гребень перевала как пила, он испещрен скальными останцами, круто обрывающимися в сторону подъема и несколько выположенными на спуск. Причудливо закрученные снежные надувы венчали их главы. Гребень ступенями уходил вниз, устремляясь к некой нижней точке, откуда он опять пойдет вверх, к противоположной вершине.

   Под ногами у нас сорокаградусный склон, укрытый коварным снегом. Снежные комья, падающие из-под ног, пролетали по нему, чуть касаясь поверхности.

   Подстраховываясь лыжными палками и вытаптывая большие ступени-лоханки, я стал продвигаться вдоль гребня, стараясь быть очень внимательным, чтобы не попасть на край снежных надувов.

   Метрах в двухстах прямо и вниз просматривалась каменная гряда, выступающая из-под снега и тянущаяся к седлу перевала. До нее, если позволят условия, я и хотел бы добраться. Плохая видимость не давала четкого представления о местности. Близкие предметы казались далекими, крутой склон - выположенным, а пологий - крутым. Белая мгла. Я шел как слепой, тыкая впереди себя лыжными палками. И все-таки я спускался. Гряда камней, за которую в снежной мгле можно было зацепиться взглядом, становилась все ближе.

   И вот, стоя на самой нижней точке перевала, я понял, что камни эти совсем рядом, и можно спуститься до них без всяких осложнений - склон перевала выположился!

   Когда ступил на верхние камни и прошел по ним вниз, то увидел основание склона, которое было очень близко. Получается, что я практически спустился. Поднимаю голову вверх, вижу переливы гребня и далеко от меня точечки моих товарищей в цветных пуховках, которых стало намного больше. Значит, подъем заканчивался.

   Своим следом, уже гораздо уверенней, возвращаюсь к ним. Все замотанные и замерзшие до предела.

   - Боже! Как хорошо, что хоть спуск пройдем ногами. Меня от веревок уже тошнит! - Пучков с ожесточением отдирал сосульки с рыжих своих усов и еще успевал помечтать вслух, - Ох, и напьемся сегодня вечером. И за распутинский "день рождения", и за перевал, и за мои ноги, которых я не чую.

   Распутин поднял бороду кверху, он собирал свой рюкзак.

   - Пучков, ты что, ноги отморозил?

   - Хоть не отморозил, но стоять они устали. Попробовал бы хоть кто-нибудь ходить за Юрием Ивановичем, так он не то бы отморозил.

   Помазкин только хмыкнул, но ничего не сказал. Ему, маленькому и худенькому, и так больше всех досталось ветра и мороза. Нас, больших, когда еще продует.

   Когда все собрались и уложили снаряжение, Распутин закомандовал:

   - Показывай, Сергей, дорогу. Пошли отсюда.

   Ночь застала нас в полукилометре от знакомой реки Бамбукой. Мы завершили кольцо у подножия Муйского гиганта и следующим днем продолжим маршрут.

   Звездный занавес опустился на горы, закрыв на время сцену действа со всеми бедами, тревогами и радостями. Мы с наслаждением вдыхали горьковатый дымок тальника. Всего-то три дня прошло, как мы последний раз разжигали костер и топили печурку, а кажется - целая вечность. За это время мы поднимались туда, где живут боги, и спускались в преисподнюю. Было трудно, и была радость от победы над собой и от преодоления препятствий, которые выказывали нам горы, и, которые, в общем-то, мы сами на себя и вызывали. Но что делать, жизнь - это борьба, и мужчины должны ходить в горы.

   - Серега! Ты добавь: но должны и возвращаться. Ведь их ждут женщины!

   Это опять Пучков. Он, что - умеет читать мысли?

   - Согласен, Паша. Так и запишем.

   Следующий день был ясный и теплый. Мы спустились на реку Бамбукой и по ней прошли вниз, потом опять поднялись в горы и рядом перевалов: Вертолетным, Долгим, Дорожным, Хоттабычем (первопрохождение) и рек: переменчивым Горбылком, степенной Муей, попрыгуньей Лапро, - шли к БАМу и дому.

   Весна вступала в свои права. Поход заканчивается, а жизнь продолжается. На лыжню мы ступим уже другой зимой.

   2000 г.
Таксимо - Северобайкальск - Иркутск
С. Воробьев